Ледяная дева [= Сказочник ] - Наталия Орбенина

Сердюков сразу почувствовал, что противник ослабил хватку, и, перевернув его на пол, вскочил.

— А! — закричал не своим голосом Нелидов. — Боже, что я наделал! — Он упал около Рандлевского, который еще дышал. — Леонтий! Леонтий, мой милый, бесценный! Мой брат! Не покидай меня! Не уходи!

— Я хотел, чтобы мы ушли вместе и соединились, наконец, на небесах, — прошептал синими губами умирающий.

— Тебе нет прощения, но я прощаю тебя, — зарыдал Нелидов.

— Ты — божество, в твоей воле карать и миловать. — Рандлевский попытался улыбнуться и испустил дух.

— Я не перенесу этого кошмара, — простонал Нелидов, когда Сердюков попытался приподнять его с пола. — Я не хочу жить. Я не могу жить с этим ужасом. Отдайте мне пистолет!

Сердюков предусмотрительно подхватил пистолет и убрал его в карман.

— Сударь, наоборот! Вы избавились от кошмара! Нет никакой мистической силы. Вы теперь можете жить спокойно и счастливо. Но, разумеется, после того, как вас оправдают присяжные. Тем более, — Сердюков покосился на бездыханное тело несчастного Горшечникова, — тем более что ваша возлюбленная теперь вдова.

Нет, положительно, жителям Энска давно так не везло на развлечения. Вот и теперь непонятная загадочная смерть Горшечникова не сходила с уст обывателей. Подробностей выспросить было не у кого, вот и обрастало событие немыслимыми слухами и небылицами. Одно было известно доподлинно: Горшечников явился в дом своего обидчика, с которым ему жена изменила, и там он был застрелен. Убийцу отвезли в Петербург и там отдали на суд присяжных.

В день похорон учителя в церковь, где происходило отпевание, пришла вся гимназия во главе с директором. Гимназистки хлюпали носами и утирались батистовыми платками, вспоминая, каким душкой был покойный. Директор глядел хмуро. Вся эта история чрезвычайно подпортила репутацию его учебного заведения. Теперь жди инспекцию! Рядом с дядюшкой стояла Гликерия Зенцова. Она с трудом сдерживала слезы и комкала в ладошке платок. Но плакать по бывшему товарищу, который чуть было не сделался женихом, она не смела. Через два дня она должна венчаться, глаза красные будут, нос распухнет. Нет, никак она не может позволить себе всплакнуть всласть. Да и что подумают жених и его матушка? Нет, нельзя!

Пришла и Калерия Вешнякова. Пожалуй, она в этой церкви являлась единственным человеком, который испытывал подлинное горе от смерти незадачливого Мелентия Мстиславовича. Как-никак, благодаря ему она вновь испытала все радости жизни, о которых уже и думать забыла в свои-то сорок лет. Узрев бледный лоб покойного любовника, она хотела броситься с криком на гроб и биться там в слезах и истерике. Но Гликерия Зенцова, во избежание публичного скандала, вовремя успела ухватить подругу за локоть и отодвинуть подальше от любопытствующих глаз. Через некоторое время, когда Вешнякова поуспокоилась и взяла себя в руки, обе подруги подошли к вдове и обняли ее с двух сторон. Что они говорили, никто не услышал, но многим страсть как хотелось. Что ведь тут скажешь, если она, теперь вдова, убиенного Горшечникова бросила, если рога ему нарастила оленьи! И если убили несчастного в доме любовника жены? Как тут выражать соболезнование прикажете? Многие конфузились, когда подходили к Софье, которая сидела около гроба в густой вуали. Это обстоятельство тоже вызывало досаду сочувствующих. Не было никакой возможности разглядеть лицо вдовы и убедиться в том, что на нем нет следов слез, страдания или раскаяния. Энское общество разделилось на несколько партий относительно осуждения Софьи. Одни безоговорочно порицали женщину, полагая, что за подобное поведение, как в старину, надо пороть розгами. Подумать только, что такая порочная дама учила их девочек! Иные полагали, что теперь времена другие. Либерализм и упадок нравов и законодательства сделали свое пагубное дело. И все от чего, оттого что бездумно перенимаем нравы всяких там германцев, англичан или французиков. Посему гадкая история есть не личная порочная сущность натуры Горшечниковой-Алтуховой, а есть проявление гибельности последних тенденций в обществе. Третьи, не особенно обремененные думами о судьбах Отечества, втихомолку просто завидовали Софье. Еще бы! Оказаться в самом пекле такой душераздирающей истории, о которой только в романе прочитать можно! А тут живешь, живешь с постылым мужем и пятью детьми в наемной квартире и киснешь всю жизнь, даже мечты о любви проходят, не то что сама любовь, не говоря уж о безумных страстях, которые в Энске и вовсе никому не ведомы.

После похорон мужа Софья Алексеевна с Матреной и Филиппом заколотили дом и отправились в Петербург. Жить в Энске стало совсем невмоготу.

Трагические события в Грушевке счастливым образом изменили жизнь семьи Толкушиных. Теперь обвинение в убийстве полиция сняла с Тимофея Григорьевича. Он снова кипел в работе, дело поднималось понемногу, обороты и барыши росли. Не росли только понимание и теплота между супругами. Сын Гриша принялся помогать отцу, хотя и между ними исчезло прежнее чувство. Сын уже не трепетал как раньше, не принимал беспрекословно слова родителя. Да и тот понимал, что прежнему сыновнему почитанию и доверию не бывать.

Ангелина Петровна воспряла духом и ожила. Теперь ее душа удивительным образом успокоилась. Она заметно повеселела и похорошела. Пошила себе несколько обнов, заказала модные шляпки. Тимофей Толкушин по-своему расценил все эти изменения. Со временем, когда образ покойной возлюбленной постепенно испарялся из его памяти, он снова стал подумывать о жене, о семье как едином целом. Что ж, со всяким бывает, значит, так богу было угодно провести его и жену через эти тернии. Но зато, зато тепер-то уж они снова буду любить друг друга как никогда! Видать, и Геля, родная, так думает, эвон как глаза-то светятся, как сапфиры!

— Геленька! — Тимофей вышел из кабинета, где он много работал весь день. — Геля! — И он потянулся к жене, чтобы поцеловать ее, как в былые времена, словно меж ними и не было никаких потрясений.

Ангелина Петровна мягко отстранилась и села поодаль, взяв на колени рукоделие.

— Я, Тимофей Григорьевич, думаю вскорости в Париж поехать. — Русая голова склонилась над работой.

— Что ж, хорошая идея, — Тимофей выглядел несколько обескураженным. Он ожидал, что верная и нежная его жена только и ждет его знака, чтобы вновь броситься в его объятия. — А то и Григория возьми с собой, пусть на Европу посмотрит. И тебе одной не скучно будет! А денег возьми, сколько пожелаешь, чтоб ни в чем отказу не было супруге и сыну Тимофея Толкушина!

— Благодарствуй! — Ангелина подняла голову и слегка улыбнулась. — Меня долго не будет, Тимоша. — Она помолчала, рукоделие лежало на коленях нетронутое. — Я к адвокату уже сходила, сходи и ты покудова. Готовь бумаги на развод.

Она оставила рукоделие на диване и пошла к себе. Тимофей Григорьевич остался стоять посреди комнаты как громом пораженный.

Судебный процесс Нелидова вызвал ажитацию в столице. Не было газеты, которая бы не послала своего репортера в зал Окружного суда. В самом суде творилось нечто невероятное. Обстоятельства дела были настолько необычны, драматичны, что привлекали огромное количество публики. Вся труппа «Белой ротонды», оставив на время сцену, переместилась в зал суда. Никто из актеров не мог понять: и как это они проглядели у себя под носом такую драму, просто Шекспир! В разношерстной толпе совершенно затерялись две дамы в глубоких вуалях. Одна из них та, что была в трауре, выглядела помоложе своей наперсницы. Дамы приходили на каждое заседание и с трепетом слушали прения сторон. Слава богу, что судья не привлек ни ту, ни другую в роли свидетельниц, их показания, по настоянию следователя Сердюкова, были зачитаны в письменном виде. Слишком страшными были переживания, слишком тяжело было вновь чувствовать и пересказывать.